Меня словно кипятком ошпарили. Изнутри. Казалось, чувствую эту боль даже физически. Она нутро разрывает и я захлебываюсь ею.

– Я… Я не знаю, откуда он про шрам знает, – да я сама о нём забыла! Этот шрам у меня с детства и я даже понятия не имею откуда. Впрочем, не это важно… – Но это всё ложь. Я не была с ним. Один раз он меня поцеловал, но…

Матвей со всей дури треснул кулаком по столу, отчего посуда на нём подпрыгнула и зазвенела, а я вжалась в спинку стула, как будто если он решит проломить мне черепушку, это меня спасёт.

– Хватит! Я не хочу этого знать, Стеша! – поднялся и быстро зашагал к двери, словно бежал от меня.

Или от того, что может услышать. И я понимала его. Да, понимала. Наверное, мне тоже было бы больно. И было, когда он изменил мне с той девицей. Адски больно. И хотелось кому-нибудь сломать челюсть.

Только он мне действительно изменил, взаправду. Я же жила все эти месяцы лишь мыслями о детях и о нём, «безвинно убиенном».

А теперь я ещё и виновата. Виновата в том, что меня похитили и чуть не лишили жизни. Виновата в том, что Синий убил любовницу Матвея, а его самого посадил в тюрьму. А ещё моя вина в том, что он чуть не погиб. Ну и, конечно же, я предательница, потому что защищала своих детей. Замечательно.

– А знаешь что, Матвей! – я бросилась за ним, догнала уже у двери. – Ты можешь делать всё, что заблагорассудится. Уйти из дома, к примеру. Или по ночам сидеть на кухне, чтобы не ложиться со мной в одну постель. Да ты даже можешь даже переселиться в другую комнату, пожалуйста! Но не смей меня ни в чём обвинять! Я страдала без тебя! Молилась, чтобы весь тот ужас оказался лишь плохим сном! И мои молитвы были услышаны. Так что не говори, что я изменяла. Ты не знаешь, что со мной было… Это какой-то ужас. Не знаю, как выносила девочек, не представляю даже. Тот ад, через который мне пришлось пройти по твоей милости почти сломал меня, уничтожил. И мне плевать, что там тебе наговорил такой же больной псих, как и ты сам! Потому что у меня другая правда! А теперь давай, проваливай! Я сама справлюсь со своими крошками! Они никому, кроме меня не были нужны ни в твоё отсутствие, ни сейчас! Иди, утопи своё страшное горе в бокале с вискарём! А я пойду к своим дочерям! – толкнула его и бросилась наверх, туда, где меня любят без каких-либо сомнений.

– Стеш! – услышала позади его шаги, но не обернулась.

Плевать. Пусть дуется и дальше, считая меня предательницей и шкурой. Пусть упивается выдуманной изменой, сколько душе угодно. Не стану больше унижаться и что-то доказывать ему.

– Тихо ты, стой! – нагнал меня уже на втором этаже и прижал спиной к себе.

Слышала как громко и быстро стучит его сердце, словно вот-вот выскочит из груди.

– Пусти! Мне к девочкам надо!

– Прости меня, кошка. Прости… – шептал, склонившись к моему уху, тыкаясь в мою шею носом и сильно прижимая к себе. – Давай забудем всё. Только наша семья – я, ты, котята. Только мы и больше ничего. Мне без вас жизни нет, понимаешь?

А я плакала уже в голос, безвольно опустив руки, и так хотела верить, что всё плохое останется позади.

– Как дела, мои красавицы? – Матвей склонился над кроваткой малышек, а я залюбовалась его улыбкой.

С ними он совсем другой. Не тот грозный бандит, которого я отоваривала настольной лампой, не тот гад, что похитил меня и пытался сломить. А совершенно иной человек. Отец. Заботливый, родной, от него тепло исходит и так спокойно… Даже строгие, грубые черты лица становятся мягче, добрее.

– Ты покормила их? – обратился ко мне, целуя Нику. – Может сходим куда-нибудь, погуляем?

– Не знаю, как-то не уверена… Наверное, рано ещё. Да и погода не очень.

С некоторых пор я начала панически бояться бывать там, где не чувствую себя в безопасности. А именно – везде, кроме дома. Только десяток здоровенных охранников во главе со своим шефом вселяли хоть какое-то подобие защищённости. И всё равно я постоянно дергалась и пугалась от собственной тени.

– А коляску мы эту, на розовый танк похожую, на фига покупали? Давай, одевайся, сходим прогуляемся. Я, между прочим, дом построил у хвойного леса, а ты всё время сидишь в четырёх стенах, словно кислород тебе не нужен. Бледная вон, как поганка, – своим ворчанием Матвей мне напомнил Елену Львовну, даже засмеялась. – Что я смешного сказал?

– Да ничего. Спасибо за комплимент, Северов. Не научи своих дочерей ругаться матом, пока я одеваюсь, ладно?

Счастливый папашка усмехнулся, играя с развеселившимися крохами, а я снова залипла на этом сумасшедше любимом зрелище.

После утренней прогулки в саду настроение заметно поднялось, причём у всех. Кроме Матвея. Он снова о чём-то раздумывал, иногда бросая на меня тяжёлые взгляды. От них чувствовала себя неуютно и с трудом сдерживалась, чтобы не начать оправдываться снова. Оправдываться в том, чего не совершала.

И как долго это будет продолжаться? Сколько ещё он будет истязать меня своими недоверием и подозрениями? Да, я могла его понять, как и то, что все сведения против меня. Но ведь он должен был верить прежде всего мне. Той, что родила ему чудных малышек. Той, что так сильно любит его, бандита сумасшедшего.

– Вкусно? – положила руку ему на плечо, наблюдая с улыбкой, как быстро поглощает мясной салат, который приготовила для него я.

– Безумно, кошка. Ты даже не представляешь, насколько твоя еда отличается от тюремной.

– А там… Там страшно? – села напротив, подперев голову руками.

С тех пор, как узнала, что Самсон в тюрьме как-то мне не по себе. Да, я знала о его предательстве. О том, как отвёз меня на другую квартиру, из-за чего мы с Матвеем так и не встретились. И, честно, ненавидела его за враньё и продажную душонку… Но всё ещё жило во мне сочувствие. То, что не знакомо этим мужчинам в их жестоком мире, полном ненависти и страха за свои жизни, за жизни родных людей, но не чуждо мне. Простое человеческое сострадание.

– Зачем это тебе, маленькая? На кичу собралась? – пошутил в своём духе, а потом вдруг замер, не донеся вилку до рта и вернув её в тарелку. – Или может переживаешь о ком?

Честное слово, я тут же пожалела о том, что спросила.

– Нет. Хочу знать, каково тебе там было… – и нет, я не врала.

Помимо судьбы Яра меня ещё беспокоило и то, как всё это выдержал Матвей. Он сильный, конечно, закалённый жизнью авторитета, это ясно. Но всё же… Со мной всё понятно. Обо мне заботились, меня оберегали, пусть и предатель, но ни мне, ни моим малышкам он не причинил вреда. А вот Матвей… Каково ему было там, в том жутком месте, лишённом всех радостей жизни, даже самых элементарных? А ведь тюрьма накладывает свой отпечаток…

– Не надо тебе этого знать. Было и было. Прошло всё. Но если тебе хочется знать, как там Ярик поживает, отвечу: хреново. И освободится он не скоро, если вообще освободится. Поняла?